Поделиться:
15 октября 2014 23:39

Правила смертного времени

Рецензия на книгу: Яров С. В. Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг. — М.: ЗАО Издательство Центрполиграф, 2013.

Выжить или погибнуть.

Во время войны с нацистской Германией в блокадном Ленинграде эта дилемма стояла исключительно остро. Жители огромного города оказались в одночасье на грани между жизнью и смертью. Многим из них не было суждено пережить это страшное время.

Как всякая экстремальная ситуация, блокада изменила привычный порядок, систему общественных связей, высветила словно рентгеном, подлинную человеческую природу, явила вершины и пропасти духа. Жестокая реальность скорректировала многие представления о морали.

Об этом и о многом другом рассказывается в книге Сергея Ярова, «Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941–1942 гг.», выпущенной в 2013 г. в Москве издательство «Центрполиграф». В основе ее — свидетельства очевидцев. Одним из них посчастливилось выжить; другие — погибли во время бомбежек, умерли голодной смертью.

Но все эти люди, каждый по-своему, пытались рассказать о пережитых ими муках, о жалости и милосердии с одной стороны; и проявлениях низости, равнодушия, подлости — с другой.

Таким образом, картина жизни осажденного города в книге показана именно в человеческом измерении. Использованные автором мемуары и дневники неприкрыто показывают весь ужас трагедии.

Скрупулезно обработав огромный массив информации, С.Яров в полной мере реализовал поставленную задачу — честно, объективно и всесторонне показать блокадные будни.

Жизнь Ленинграда 1941–1942 гг., какой она предстает на страницах дневников, воспоминаний и писем, оказалась исключительно страшной. Здесь нет никакого равенства в страдании. Испытывающие муки голода люди крайне негативно воспринимали обладателей привилегий. Сытые лица в умирающем городе неизбежно привлекали повышенное отрицательное внимание.

«Не нужно твердо установленных фактов, незачем быть очевидцем того или иного события. Стоит только раз увидеть того, кто не похож на тысячи обычных блокадников. Достал билет в театр вне очереди — значит нечестный человек, пользуется услугами спекулянтов.

Розовощекая и нарядная — несомненно, живет на содержании у воров. Слишком бойкая на фоне еле бредущих, шатающихся ленинградцев — видимо, где-то могла оторвать чужой кусок хлеба. Имеет золотые вещи — едва ли голодает и тоже где-то крадет. Поправилась, работая в столовой — бесспорно, там обделяют голодных посетителей.

Нельзя и попытаться стать чуть привлекательней, не встретив настороженного взгляда блокадников.

И не ограничиваются лишь презрительной репликой. Создаются целые истории — по единому сценарию и в сопровождении однотипных обвинений».

Стремление к справедливости, чтоб все было поровну, в спектре настроений жителей блокадного Ленинграда, следует, без сомнения, отнести к доминирующим. С чем резко контрастировало яростное желание каждого горожанина удовлетворить свои повседневные нужды, насытится. Порою — в ущерб потребностями и интересам других.

В условиях ленинградской блокады хлеб сделался синонимом жизни. Его покупали, выменивали. Его воровали, вырывали из рук. То же касается и продовольственных карточек.

Мысли о том, где можно раздобыть съестные припасы, получить дополнительную порцию каши, поглощали все прочее. Терзаемые муками голода, некоторые люди начисто утрачивали стыд и брезгливость. Не обращая внимания на окружающих, жадно могли поедать найденные на свалке, тронутые разложением трупики бродячих животных; обирали умирающих и умерших, совершали ужасные преступления. В книге приведено немало подобных примеров.

На этом фоне любые проявления добродетели в сознании горожан поднимались до невероятных высот.

«Ни одна щепотка хлеба, переданная голодным, не изглаживалась из памяти очевидцев блокады».

Передаваемые из уст в уста истории о благородных поступках по отношению к слабым, беззащитным, голодным и обездоленным, способствовали упрочению милосердия, поддерживали и вселяли надежду. Увидев, как один горожанин помогает другому, люди оглядывались и на себя, насколько это было возможно, поправляли «смещенные блокадой нравственные опоры».

В страшной реальности осажденного города было необходимо не только выжить, но и остаться человеком, показать пример нравственной стойкости.

«И никакие мортиры не могли разрушить эту крепость человеческого духа — находился хотя бы один, кто, сам будучи голодным, поднимал упавших и утешал отчаявшихся. Город спасал себя великими и малыми делами — и самоотверженностью сотен людей, искавших сирот, и стаканом воды, переданном беспомощному соседу. Эстафета добра поддерживалась и сильными и слабыми, и родными и незнакомыми людьми — то поощрением, то осуждением, то ненавистью, то благодарностью. Понимали, что легче выжить, не делясь ни с кем — но делились. Знали, что с ними не могут расплатиться — но давали, кто что мог. Голодали — но находили в себе силы покормить и других. Есть нечто непреложное в той цене, которую платили, чтобы продолжал жить другой человек. Это — жизнь, а большего, чем жизнь, никто отдать не мог».

Выражаем уверенность, что монография С. Ярова (удостоившаяся в 2012 г. Ациферовской премии как лучшая книга о Петербурге) будет востребована читателями. Не только интересующимися историей Второй мировой войны и ленинградской блокады. Но и исследователей проблемы человеческих взаимоотношений в экстремальных условиях.